В противовес шекспировскому Макбету он лишен терзаний совести, но, в отличие от папаши Убю, совесть имитирует. Имитирует сомнения, якобы мучительно осуществляя выбор между предательством и верностью, но всем ясно, что ему не из чего выбирать, поскольку слова "совесть", "душа" не из его лексикона. Такому Макбетту очень хочется быть хорошим. Эпизод, когда он во сне как бы мается, убивать или не убивать своего благодетеля Дункана, Юрий Бутусов превращает в ядовитую сатиру. Кровать режиссер опрокидывает вертикально, пространство обретает кафкианские контуры. Макбетт беспокойно ворочается, отчаянно бьется головой о подушку, но "лежит он стоя". Кажется, стоит кровати опуститься, как полагается, на все четыре ножки, Макбетт заснет сном младенца, чтобы назавтра осуществить убийство (в спектакле режиссер развернул эту сцену во впечатляющий ритуал).
На этот раз пародию Эжена Ионеско на Священное Писание, на сакральное исцеление Христом прокаженных Бутусов смягчает. Дункан в исполнении Дениса Суханова отъявленный циник с эстрадным лоском, в сцене национального праздника, где властитель традиционно раз в год излечивает уродов, вдруг вспомнит о молитве по-настоящему. Что-то шевельнется в этом павлиньем существе в парчовых накидках, в цветном гриме, с взбитым начесом, с кольцами, перстнями на каждом пальце. То ли оттого, что Бутусов резко сменит тип театра, впустив на сцену рок-оперу, то ли самому актеру захочется сыграть взапуски не только злобную карикатуру, то ли еще по какой иной причине, но в этот момент в Дункане шевельнется что-то человеческое. Молитва на какое-то мгновенье потеснит фокстрот, один из главных лейтмотивов в спектакле, призванный травестировать историю.
В этом спектакле режиссер смело соединяет изыск и грубость, избыток и бедность. Безобразное он способен изобразить не через безобразное же, а, наоборот, наделив особой красотой, что, как ни странно, усиливает, а не ослабляет эффект. Так, в воображаемой череде уродов, ожидающих исцеления Дункана, стоят его же будущие убийцы, в этой сцене они проходят очищение, но очищение совершают не перед молитвой, а перед убийством. На сцену выкатится почти детская ванночка-корытце с душем. Каждый из трех Банко, леди Дункан и Макбетт встанут один за другим под струю воды, счастливо ребячась, как, возможно, они смеялись и веселились, когда их купала мать. Чистыми руками они совершат убийство, каждый нанесет удар, чтобы повязать друг друга кровью.
Власть обречена искать заговорщиков, подданные, чтобы выжить, должны переплюнуть в жестокости и беспринципности своих предшественников. Но колесико истории, подкрученное мясниками разного образца, не останавливается, подготавливая им бесславное свержение от новых придурков. Так на смену папаше Убю приходит выродок короля Венцеслава, а на смену Макбетту вдохновенный садист Макол. Недавний выпускник щепкинского училища Тимофей Трибунцов не по-дебютантски зрело справляется с ролью. Маленькое тельце Макола привязано к стулу, чтобы не выпал. Его вывозят, привинченного к поднебесью, на колеснице современного образца. Он с упоением и вожделением декларирует новый беспредел, который обрушит он, Банко Второй, на свой народ.